Матвей Осенин. Я знаю тридцать имён девочек

Пандора

Милая (вроде бы) девушка в один вроде бы не отличающийся ничем особенным день решает приоткрыть свою шкатулку с секретами – и вы оказываетесь один на один с пороками и ужасами мира. Пороки оказываются довольно приятными. Но вот ужасы портят всё дело.

У меня были дела в небольшом российском городке, затерянном между степей и лесов. Усталый и раздражённый, я осел в гостинице, некогда называвшейся по-простому «Советской», но теперь сменившей название на помпезность из трёх слов. Увы, помпезность автоматически не обновила мебель, не отремонтировала крыльцо, не выкрала из космоса вежливый и расторопный персонал. Совок остался совком, что не способствовало моему хорошему настроению.

На третий день исследования, насколько скучно Онегину было влезть в шкуру провинциального барина, ко мне прицепилась пара девчонок, и я был вынужден попрощаться с классикой. Девчонки не тянули даже на служанок Татьяны или Ольги, а потому пришлось возвращаться в российские реалии двадцать первого века.

На тот момент Пандоре было двадцать, её подружка была на год старше. Девицы не сказать, чтобы промышляли любовью с приезжими, но так или иначе видели свой билет на перемещение из суровой реальности в светлое будущее выпадающим из кармана одного из солидных господ, к которым они уверенно отнесли и меня.

Пару раз я их продинамил, а потом решил, что всё равно делать больше нечего, так почему бы и не трахнуть прилипчивых девок?

Я пригласил обеих девиц в местный ресторанчик (заигрался в барина). Пандора предложила себя безыскусно и просто. Языком жестов и почти моментальным разрешением для меня вторгаться в её личное пространство. Её подруга была тоньше и элегантнее, поэтому первый вечер я развлекался с ней. Увы, провинциальная шлюшка раз и навсегда выбрала для себя стереотип этакой роковой страдающей особы. И она мне наскучила ещё быстрее, чем начала излагать трогательную историю своей загубленной жизни.

На следующий день я пригласил посетить мой номер Пандору. И она мне… не дала. Мягко отпихнула мои руки и царственно заявила, что не готова к таким отношениям. У меня это вызвало недоумение. Если не хочешь секса, нафига приходить в гостиничный номер одинокого приезжего мужчины в одиннадцать ночи? Да еще и одевать прозрачное платье, никак не скрывающее всех довольно заурядных прелестей?

Но Пандора, кажется, считала, что такое поведение создает ей имидж чистоты и недоступности. Объяснять ей всю противоречивость её поведения я не стал. Зачем? Чтобы трахать женщину, одевать кепочку профессора философии не обязательно. А вот лупа может пригодиться.

Я не сразу обнаружил несомненные признаки порочности доступной провинциальной красотки. Ну, девка и девка. Пришла, потрахалась, ушла. Ничего особенного. Но очередным вечером, поставив её в колено-локтевую позу, я заметил, что сгибы кожи под её коленями покрыты точечками уколов. Пандора баловалась наркотой. Именно тогда я и назвал её именем любопытной дурочки, не удержавшей под замком разные напасти.

Несколько раз меня угощали косячком с дурью. Пару раз я пробовал нюхнуть кокаину. В порядке обретения опыта. Опыт был получен, и весьма… недурственный. Но недооцененная заранее привлекательность альтернативной реальности однозначно определила мое отрицательное отношение к дальнейшим попыткам её изучения. Это как в том анекдоте – мне своей дури в башке хватает.

Теперь мне представился случай изучить, как альтернативная реальность влияет на других. И на секс.

Пандора без колебаний согласилась потрахаться под кайфом. И любезно сообщила, что это «супер-классно». И принесла всё необходимое для инъекции и себе, и мне. Взглянув на шприц в её нежных ручках, я вспомнил некоторые специфические выражения из армейского запаса. Мой отказ озадачил Пандору, но настаивать она не стала.

Первый раз она превратилась в желе. Нормальный такой трясущийся студень. Я даже не смог в него кончить. Другой раз стала агрессивной, причем странными приступами – то лежит тихо-тихо, то начинает драться. Наркота делала Пандору вроде бы более неистовой, более страстной, она делала вид, что завелась, она повизгивала от восторга не хуже радостного поросёнка. Но это было, видимо, какой-то реакцией мозгов. Банальные сексуальные реакции на уровне здоровых рефлексов мощно тормозились и сводились на нет. Она изображала оргазм, но не испытывала его.

Только один раз это было что-то стоящее. Чувственность, доведённая до невероятного накала. Я чуть гладил женское тело, и оно отвечало мне волной вибрации, я касался сосков, и возбуждение заставляло женщину двигаться в странном ритме, но намного энергичнее, чем обычно, а даже самая простая ласка повергала её в животный экстаз. Разум Пандоры в этом во всём не участвовал, летая в неизвестных далях, а я был странно разочарован. Я женщин люблю, а не бессознательных тварей.

Командировка неожиданно растянулась. Я мог бы улететь, а потом вернуться, но тратить два дня на перелёты, чтобы выгадать три дня в столице, казалось мне нерациональным, и я остался любоваться провинциальными пейзажами. Пейзажей я не увидел, поскольку на меня наслали набор ужасов.

Очередным вечером Пандора явилась ко мне без дозы, но странно бледная и притихшая. Я начал было расспросы, но её стало трясти, она сделалась вся липкой от пота, потом жалостливо пожаловалась, что ей холодно, что ей нужно согреться.

Тормоз я, конечно, известный, но тут даже я сообразил, что у неё ломка. Осознавать собственный идиотизм оказалось крайне неприятно. Пандора не просто баловалась наркотой. Пандора крепко сидела на игле. И я довольно щедро снабдил её деньгами, которые она, конечно же, спустила на новые дозы, быть может, более мощные, чем те, что были ей доступны раньше. Что называется – почувствуй себя уродом.

Отодвинув на потом самобичевание, я задумался над извечной русской проблемой: «Что делать?» Одно дело – трахать местную пейзанку с одобрения персонала отеля, другое – подкинуть этому персоналу наркоманку в отключке. Нет, персонал бы и глазом не моргнул, весь вопрос в том, сколько и каких портретов американских президентов будет лежать на тельце, предназначенном к выносу из номера.

Я быстро прикинул, что персонал наверняка в курсе задвигов Пандоры, и портье обязательно заметил её странное состояние, а значит, на сегодня меня назначили быть золотым тельцом на заклание. Дудки. Обойдутся. (Жадность фраера сгубила. Тот самый случай.)

Оставив Пандору лежать и трястись в постели, я спокойно прикорнул в креслице.

На рассвете зеленоватое привидение с запавшими глазами аккуратно собрало сумку с моим ноутбуком. Покопалось в кейсе с документами, выбрало оттуда наугад несколько листов бумаги, сложило их в четыре раза и засунуло в карман своей курточки. Долго искало, видимо, бумажник, роясь по всем карманам пиджаков, брюк и курток. Бумажник лежал сверху на комоде, но был накрыт шапкой-невидимкой, ориентированной на восприятие наркоманов. Апофеозом этих сборов стала аккуратная упаковка в чистый пакетик трёх пар моих носков, после чего Пандора пристроила получившийся свёрточек к себе на голову под шапочку.

Я не удержался и заржал, выдав, что вовсе не сплю. Реакция девушки была неожиданной и крайне злобной. Мгновенно подбежав вплотную, она накинула мне на лицо подушку и, упёршись в неё обеими руками, вжала мою голову в спинку кресла.

Я удивился. Задумался. Испугался. И отбился.

Службу в армии у нас часто поминают в сплошь чёрных и печальных тонах. Но мне повезло. Я служил в военной части, которой командовал честный и боевой полковник. Он знал, что часть обречена, что полк будет расформирован, что база будет законсервирована и оставлена (то есть брошена на произвол судьбы). Но он и мысли не допускал, что бардак в стране может нарушить порядок во вверенной ему части, пока он ею командует. Иногда мне неловко рассказывать о своей службе, потому что мне нечего рассказать об ужасах дедовщины, у меня нет в запасе баек о воровстве или издевательствах. Зато я неплохо стреляю, хорошо бегаю, умею выделываться на турнике, владею навыками рукопашного боя и всякое такое прочее.

Уложив Пандору на пол в позе эмбриона, я не стал заниматься рефлексией типа «А не сделал ли я больно бедной девочке?» Замотал её руки и ноги простынёй, перетащил её на кровать и пригрозил, что изобью, если издаст хоть один звук. Потом я убрал сумку с ноутом в комод и вернулся к просмотру тревожного сна в кресле.

Разбудил меня настойчивый стук в дверь. Убедившись, что Пандора или спит, или валяется без сознания, но дышит, я приоткрыл дверь и увидел за ней юношу бледного с взором горящим. Юноша молча сделал решительную попытку проникнуть в мой номер прямо сквозь меня. Я его остановил и мысленно прикинул, уж не вкатила ли мне Пандора дозу дури тайком, и не вижу ли я сон разума, в котором, как известно, водятся сплошь чудовища. Юноша произнёс сбивчивую эмоциональную речь, из которой я зафиксировал только три важных кусочка информации. Во-первых, юноша считал себя вроде как возлюбленным Пандоры. Во-вторых, он возмущался тем, что я её не отпустил вечером, как обычно. В-третьих, Пандора знает, что он не может ждать, и с её стороны свинство копаться с простым делом так долго.

Я легко оттолкнул юношу в коридор, быстро закрыл дверь, почти сразу убедился, что дверь выдерживает бросок всей массы юношеского тела, и позвонил администратору помпезности, чтобы совсем не в помпезных выражениях выплеснуть своё возмущение прискорбным фактом вторжения какого-то пьяного юнца в мой номер. Не сразу, но броски и эмоциональные междометия из-за двери прекратились.

Разбудить Пандору мне удалось нехитрым приёмом «мордой в холодную воду». Она помнила произошедшее, но воспринимала его как одну из наркотических химер. Я выставил и её за дверь, обещая себе ампутировать ту часть мозга, в которой живёт любопытство.

Хвала добрым людям, которые не задают лишних вопросов. На комбинате мне дали отоспаться, выделив большой кожаный диван, подушку и плед. Но когда я немного очухался, я понял, что для ампутации любопытства придётся ампутировать весь мозг, а потом порезать его на кусочки и пропустить через мясорубку.

Я поговорил с роковой страдающей особой. Она была обижена, что я предпочёл психованную наркоманку несчастной страдалице, но охотно разболтала мне банальную историю Пандоры.

Хорошая девочка из благополучной семьи. Отличница и в обычной школе, и в художественной. Симпатичная девушка, у которой хватало поклонников.

Не хватило мозгов отказаться от первого косячка. Не хватило силы воли отказаться от косячков совсем. Не хватило мужества признаться в том, что есть проблема – и себе самой и своим близким.

Начав с косячков ещё в школе, Пандора перешла на таблетки, а затем и на уколы. Строгие родители перепробовали весь арсенал запрещений и запираний, но это не помогало. А потом Пандора начала воровать деньги и разные мелочи из дома. Однажды пропал новенький дорогой фотоаппарат, и родители заявили Пандоре, что прямо сейчас они её не посадят, но если она ещё домой сунется, у неё будут проблемы.

Пандора начала жить с табором себе подобных в брошенном доме на окраине городка. Она перебивалась сезонными заработками, мелким воровством, путалась с мужчинами. И кололась.

Я переговорил с парой местных ментов из уголовки. Они знали Пандору, и знали, что она промышляет мелкими кражами. Но пока она попадалась только на рынке и в супермаркетах, причем «уводила» она разную съестную мелочь, за которую её и задерживать вроде как было лениво. Некоторые хозяева ларьков и магазинов видели хорошенькую девушку и решали, что она просто забыла заплатить. Но менты полагали, что вопрос времени, когда Пандора попадётся на чем-нибудь посерьёзнее бутылки вина. Я не стал их просвещать на этот счет.

А вот услышав о том, что я видел парня Пандоры, бравые сотрудники внутренних дел начали оглядываться и хвататься за пистолеты. Выслушав их, я понял, что самое время пропустить пару рюмашек. И лучше чего-нибудь покрепче.

Бледный юноша оказался убийцей в розыске. Пандора спуталась с ним ещё до убийства, всё в той же наркоманской общине. Их часто видели вместе, и вроде бы в свой последний визит к родителям Пандора пыталась сказать им что-то о том, что встретила своего принца.

За четыре месяца до моего разговора с ментами принц Пандоры при совершении налёта на ночной продуктовый магазинчик насмерть забил пожилую женщину-продавца. Его сняла камера, он оставил свои отпечатки, его видели выбегающим из магазина три свидетеля, так что сомнений в том, что это именно он, не оставалось. А вот то, что он или вернулся в город, или просто выполз из какого-то схрона, менты, распрощавшись со мной, отправились проверять.

Проверили мощно. Завидев гостей в форме, принц подорвался из наркоманского притона, менты бросились в погоню, принц взял в заложницы какую-то случайную прохожую, и уже начал отходить к тёмному скверику, но тут муж заложницы, чуть задержавшийся у киоска с сигаретами, подкрался сзади и отоварил злоумышленника урной по голове.

Я потом полюбопытствовал. Я ту урну едва с места сдвигаю. Приподнять могу, но на пределе сил. Есть мужики в русских селениях. Не перевелись ещё.

Я пытался поговорить с родителями Пандоры, но они меня не поняли. Только что собачку типа кавказская овчарка на меня не спустили. И сутенёр я, и наркоторговец, и вообще их дочурку в рабство продать хочу. Дочурку они несколько месяцев не видели, но никаких своих согласий на её лечение не дадут. Мне не нужно было их согласие, поскольку Пандора была совершеннолетней, но с бедой проще бороться, если тебя поддерживают. Увы, с этим милой девочке не повезло.

Я поговорил с местным наркологом. Он тоже знал Пандору. С учётом динамики увеличения доз дури, которые ей требовались, он давал ей лет пять. А с учётом жизни в наркоманском притоне и того меньше.

Нарколог видел только один способ помочь Пандоре – вырвать её из наркоманского окружения и засунуть в реабилитационный лагерь.

Предложенный лагерь мало чем отличался от любых концентрационных лагерей, которые знает история. Железная дисциплина, скудная еда, топчаны в бараке, суровая работа, психологическая обработка, приоритет мнения коллектива, следование единым постулатам, которые не устают вдалбливать в головы педагоги (то есть надсмотрщики). Расчет прост: или выздоравливаешь, или окончательно ломаешься. Или мозги включаются, или становится ясно, что они давно протухли. На включение может потребоваться месяц. Или шесть месяцев. Или год. Или вечность.

Увы, даже включение мозгов часто оказывается временным или ложным. Организм подчиняется мысли о том, что надо из лагеря выбраться, чтобы вернуться к возможности сладкого забытья. И «пациенты» (как их вообще назвать?) вроде бы излечиваются, их отпускают, они уезжают и начинают всё с того места, где их прервали.

Есть и те, кто, даже спрыгнув с иглы, не может обрести себя нигде, кроме как в лагере. Они просто не умеют жить в обычном мире. Им нужны команды. Им нужна миска баланды. Без чётких ориентиров, расписанных другими, они теряются. И если не успевают вовремя прибежать обратно в лагерь, прибегают к знакомому методу отрыва от реальности.

Для женщин пребывание в таком лагере чревато и окончательной потерей чувства собственного достоинства. Мировая история полна примеров того, как сильные женщины без всяких зависимостей ломались в условиях заключения. Да и вышедшей из лагеря бывшей наркоманке крайне сложно рассчитывать на понимание общества. Она рискует быстро оказаться под влиянием не слишком достойного мужчины, а дальше всё та же тропка – воровство, наркотики.

Но альтернатив у Пандоры не было. Главным фактором в возможности её излечения был полный отрыв о тех социальных связей, что завели её в тупик.

Я проконсультировался с парой друзей, кто был в теме, и они оба заявили, что с их точки зрения наркоманию можно приостановить, но нельзя вылечить. И оба остались в недоумении относительно того, зачем мне эта маета потребовалась.

У меня с десяток знакомых разных уровней достатка очень переживают за бездомных собачек. Деньги перечисляют на приюты, одеялки какие-то собирают, время от времени и у меня клянчат: «Подайте на пропитание ни-и-ща-а-сному-у-у пёсику!» Или, что ещё хуже, присылают фотки какого-нибудь чудовища с предложением немедленно взять его в свой дом. Эти добрые собачники считают меня чёрствым и злым человеком. Я им не копейки не подал, ни одной собачки не приютил, и даже грёбанный лайк на их страничке не поставил. А наркоманов радетели за собачьи судьбы готовы расстреливать и на деревьях вешать. Наркоманы, когда с собачками за подвалы какие-то воюют, в собачек камнями бросают. Их за это убить мало.

Я считаю, что нет смысла выхаживать одноногую собачку ценой времени, отнятого у собственных детей и близких. Для меня есть смысл в том, чтобы дать шанс молодой девчонке выбраться из тупика.

Я пошёл в наркоманский притон, взял Пандору за руку, посадил в машину и отвёз в лагерь. Обнял, пожелал удачи. Оставил молодому, но усталому и седому парню денег с приличным запасом, свой номер телефона и просьбу позвонить в случае как хороших, так и плохих новостей.

Прошёл месяц. Прошёл год. Прошло пять лет. Седой парень мне так и не позвонил. Иногда я беру телефон и начинаю набирать его номер. Потом бросаю эту затею.

На дне ящика с бедами, открытого Пандорой, осталась надежда.