Матвей Осенин. Я знаю тридцать имён девочек

Моргана

Фея Моргана – неоднозначный персонаж в средневековых легендах о рыцарях круглого стола и короле Артуре. Как только я увидел красавицу Моргану, мне почему-то сразу представилось, как эта вредная и хитрая ведьма варит оборотные зелья и заманивает в коварные ловушки королей и героев.

Моргана – это бестия, умеющая выигрывать везде и при любых обстоятельствах. Она никогда не сдаётся, а пережив неудачу, затевает что-то новое. Выиграв, она не пляшет на костях побеждённых, а устраивает дела друзей и близких. Она знакома со всем миром. Весь мир знаком с ней. Короли и рыцари жаждут быть обманутыми ею, а колдуны ломают свои посохи, понимая, что никогда не переиграют обольстительную женщину, повелевающую теми посохами, что спрятаны под мужскими мантиями.

С первого взгляда мы с Морганой не понравились друг другу. Я сторонюсь женщин, откровенно использующих секс для манипуляций мужчинами. А Моргана не любит мужчин, навязывающих женщинам свои решения в постели.

Вторая встреча привела к возникновению между нами стойкой обоюдной неприязни. Я хотел её. Но не хотел падать к её ногам с признанием значимости её сексуальной власти. Ей было любопытно проверить слухи обо мне. Но она не собиралась, подобно многим другим женщинам, делать первый шаг. В итоге мы вляпались в ту известную ловушку, когда неприязнь лишь маскирует нереализованный интерес.

Я занялся бизнесом и выпал из тусовок фланирующих дам и мужчин-лентяев. Моргана родила дочку. Я встрял в политику. Моргана написала книгу и создала прибыльный интернет-портал с редкостным по идиотизму гламурным наполнением. Я продал одно, купил другое, засветился там, подсуетился здесь. Моргана продала портал, купила супермаркет, показалась здесь, появилась там.

Мы периодически встречались, и как две закадычные змеи обменивались колкостями и ядовитыми намёками на любовные похождения, мы шипели друг на друга, мы фыркали, но никак не хотели признать, что проще было бы сразу переспать. Возможно, мы так и были бы иллюстрацией глупой строптивости, но небеса свели нас в нужном месте в нужное время.

Я переживал сложный разрыв с одной из подружек. Обстоятельства разрыва были трагичны, и я утратил обычную весёлость. Моргана взялась за невероятно сложный проект по озеленению вип-резиденции и довела себя работой до засыпания на ходу. Столкнувшись в метро (кто бы мог подумать, но так и было), мы оказались не в состоянии подкалывать друг друга. Ей нужно было плечо, чтобы опереться. Мне нужно было кого-нибудь обнять. Так мы и подружились.

Я организовал производство, разорил конкурента, отошёл от дел, начал новый проект. Моргана бросила садоводство, занялась строительством, прогорела, родила сына, начала новое дело.

Время от времени мы общались, с каждым разом находя всё более полное совпадение точек зрения на бизнес, мир, людей и секс. Моргана – единственная женщина, которой я рассказывал о других своих подружках. Я – единственный мужчина, с кем она могла посмеяться над некоторыми своими незадачливыми любовниками.

Неизбежность следующего шага была нам обоим очевидна, но мы откладывали его. Одинаково развращенные и пресыщенные мужчина и женщина в одной постели – это риск. Риск отсутствия интереса, риск цинизма, который сбивает возбуждение, риск обнаружить другого слишком скучным и предсказуемым. Мы не хотели потерять дружбу из-за секса. Но небеса помогли нам снова.

На этот раз от Морганы сбежал любовник, а я оказался в том месте, куда Инди любила запихивать морковку. Но вместо русского подземелья местом встречи стали античные катакомбы. И, вытащив Моргану к тёплому солнцу, я разорился на аренду пентхауса с видом на море. С тем же успехом вместо вида могли быть фотообои. Или просто обои. Или наклеенные газетки.

С Морганой у нас был самый естественный секс – без придумок и финтифлюшек, без накручивания каких-либо моральных проблем. Мы не экспериментировали с позами, мы быстро поняли, кто что предпочитает, и доставляли друг другу именно то удовольствие, которое было наиболее желанным. Никаких проблем и заморочек, ни грамма фальши и мистификации. Мужчина и женщина в простом стремлении соединения тел в продолжение слияния душ.

Я придумал хитрый фортель, получил большой куш, проигрался на бирже из-за фальшивого инсайда, получил в морду от бывшего конкурента. Моргана организовала благотворительный фонд, написала книгу, поссорилась с одной важной леди, выпустила коллекцию какой-то женской дребедени по собственным эскизам.

Мы встречались, общались, занимались сексом, и одно дополняло другое. Мы не лицемерили и не врали друг другу, мы разговаривали обо всем на свете, честно делясь мыслями и оценками тех или иных событий.

Мы подумывали жить вместе, но решили, что нам обоим будет куда более скучно выслушивать ежедневные будничные проблемы, чем периодически выплёскивать друг на друга большие новости. Иногда, правда, мы шутили насчет продолжения рода и знали, что в этих шутках есть только доля шутки.

Я был уверен, что эта любовь и это счастье будут длиться вечность. Но какое дело до этой уверенности было пьяному долбодятлу на папашкином лексусе – он же опаздывал на дискач, где его ждала какая-то доступная подстилка, а поэтому люди на тротуаре должны были сами разбежаться перед его машиной, и если уж не разбежались – сами виноваты. Двое пострадавших умерли на месте. Ещё двое в больнице. Моргана чудом выжила.

Я приезжал к ней в больницу. Каждый день. Хоть на пятнадцать минут. Я привозил ей фрукты и сладости, хотя знал, что ничего этого ей нельзя. Ей нравилось смотреть на крепкие яблоки, и разглядывать коробки с конфетами. Она представляла себе, что вкушает угощение, это было трогательно и задевало что-то нежное в моем сердце.

Для Морганы я сделал нечто невероятное. Я забрал её детей к себе. Наши дома прилично разнесены с точки зрения географии, а контролировать мамок-нянек-кормилиц на расстоянии оказалось невозможным. Обнаружив в результате внезапной ревизии парочку грязных голых детишек, исследующих съедобность зёрен кофе, самостоятельно добытых детишками из шкафа на кухне, я глубоко вздохнул и прыгнул в ад.

Нет, у Морганы очень славные дети, и после нескольких проколов я вполне с ними поладил. Но все эти няньки, кухарки, уборщицы… Галерея типажей под общим названием «все бабы – дуры». Слетев с катушек после недели маеты с первым набором домашнего персонала, я всех выгнал. Второй набор отправился нафиг ещё через три дня. Третий ушел в полном составе после пяти испытательных часов.

И я лёг на амбразуру воспитания детей в абсолютном одиночестве. Меня, правда навестили почти все родственницы, но это было своего рода парадом торжествующих над поверженным самцом амазонок.

Мама выдала мне прекрасный спич на тему того, что мне надо было жениться ещё в школе на той шлюшке с четвёртым номером лифчика. Я напомнил маме, что она сама спустила ту шлюшку с лестницы, застукав в моей постели. На это мне заявили, что если бы я был мужчиной с характером, а не половой тряпкой, то ушёл бы из дома и жил бы с любимой в шалаше.

(Именно это они с отцом сделали в свое время. Совершенно буквально. Жили в пригородном лесочке в выкопанной землянке. Найти священника, чтобы обвенчаться и разжиться волшебным снотворным, атеистически воспитанные советские дети не решились. Пошли по пионерско-партизанскому пути. Как говорится, с тех пор я такой.)

Сестра расцвела серией ядовитых улыбок и констатировала, что ни одна женщина в своём уме не выйдет за такого растяпу и размазню, как я. И если я и дальше останусь столь безвольным ковриком, то все нормальные женщины так и будут от меня убегать.

(У этой нормальной женщины три мужа. Полковник-десантник, директор завода и композитор. Несмотря на разводы, эти безвольные коврики боготворят бывшую жену. И покорно стоят в очереди на доступ к телу.)

Тётка с жалостливым причитанием утешила, что в мире много таких же убогих и жалких мужчинок, как я. И обязательно найдётся какая-нибудь хроменькая и кривенькая девушка, которая меня полюбит.

(Сама статная тётка-пловчиха вышла замуж за полуслепого еврейского мальчика, который буквально лёг ей в ноги – в мокрую весеннюю слякоть. Из этого убогого мальчонки тётка слепила бодрого и весёлого академика, уважаемого во всем мире. Академик каждый год в один и тот же день валяется в весенней слякоти. Мартовские коты отдыхают.)

Кузина проникновенно сообщила, что с комплексом неполноценности можно жить. Не надо только замыкаться в себе. Надо общаться, надо встречаться с женщинами. Если подсесть к какой-нибудь особе на лавочке возле психдиспансера, то вполне может оказаться, что у неё тоже комплексы. И будет, о чём поговорить.

(Муж кузины – психотерапевт. Где она его подобрала – легко догадаться.)

Наконец, моя почтенных уже лет бабуля не поленилась выбраться из любимого кресла, чтобы одарить меня собственноручно связанным носком. (На второй у неё терпения никогда не хватает, а один можно на новый год повесить к камину. У меня таких «подвесок» целая коробка, а ни одного камина нет.) Бабуля одобрила детишек Морганы (смазливые мордашки, умные глазёнки) и посоветовала мне поехать за женой в… Северную Корею. Там ещё остались правильно воспитанные и идейные девчонки. И выбрать мне следует девушку пострашнее, желательно без сисек. Глядишь, на такую здесь никто не польстится. А влюбляться в красивых девчонок мне незачем. Красивые вертихвостки не смогут оценить по достоинству меня – скромного, застенчивого и стеснительного мальчика.

(Мой дед, очень скромный мальчик, застенчиво украл бабулю с её же свадьбы, робко нанеся телесные повреждения средней тяжести жениху и шаферу, а также стеснительно нокаутировав будущего тестя. Красивая вертихвостка не оценила по достоинству порыв похитителя – слегка придушила его фатой.)

Не знаю, есть ли у меня комплекс неполноценности. Сам про себя не замечал, но, может, со стороны виднее. Полагаю, если он и есть, то он – естественное следствие комплекса превосходства, которым вовсе даже не страдают женщины моего семейства. Они очень даже неплохо живут с этим комплексом. Я бы даже сказал, что они им наслаждаются.

Полагаю, я изрядно повеселил очень большое количество людей своим внезапным погружением в детскую тематику и просьбами помощи в поиске вменяемых нянек. Помог мне высокопоставленный человек, от которого я этого никак не ждал, и которого о помощи не просил. Он искал хорошее место в приличном доме для няни своих подросших детишек. Я не решился ему признаться, что мой дом вряд ли можно назвать приличным.

Няня откликалась на прозвище Фрекен и пекла волшебные плюшки, за которые её собственно и прозвали в честь известной литературной тётечки. Внешне в ней не было ничего от киношных и мультяшных образов, но за пару дней она навела порядок в моём доме.

Дети ходили строем, и слушались её тихого мелодичного голоса. Я ходил строем, слушался и краснел, когда Фрекен распекала меня за картину на стене. На картине лежали три голые девки в расслабленных позах. Все давно привыкли к этому пятну на стене, и никто не обращал на сюжет никакого внимания. С тем же успехом там могли лежать гигантские персики или вообще быть абстрактные цветные кляксы. Но детский глаз – алмаз. Сынулька Морганы, тыкая в картину пальцем, восторженно вопил «сиси!», что с точки зрения учебников по психологии могло повредить психике мальчика. С моей точки зрения мальчик всего лишь демонстрировал естественный мужской восторг, но картину я всё-таки снял.

Жизнь вошла в какую-то разумную колею. Но я не успел перевести дух. Слухи расползлись по городу, вызвав просто термоядерную реакцию в женских разумах. Мамашки моих детей хором завопили «Мерзавец!» и с разной степенью силы начали закидывать меня моральными каменюками. (Хорошо, до настояших дело вроде не дошло.)

Так я обнаружил, что у меня есть дочка, о которой я вообще ничего до этого не знал. Её мать была слишком горда, чтобы сказать мне о двух полосках, которые она обнаружила через пару недель после нашего прощального вечера. Также гордо она выносила ребенка, родила, гордо записала только на себя. Гордо несла по жизни статус матери-одиночки. А потом узнала, что я нянькаюсь с чужими детьми, явилась и гордо заявила, что не может допустить, чтобы её дочка была лишена законных прав. Такой вот гордый житейский переплёт получился. Весёлое было время. И тревожное.

У Морганы не было шансов. Длинные списки её диагнозов и осложений не оставляли надежды. В лучшем случае – беспомощная калека. В худшем – овощ.

Я добился нескольких консилиумов толковых врачей, оплатив даже и перелёт одному хирургу из-за океана. Но вердикт у всех был один и тот же. Ждать. Верить. Молиться.

В этой книге нет смысла распространяться о том, во что и как я верю и не верю. Одно скажу. Молиться я не умею. И никогда этого не делаю – в том понимании слова «молитва», в каком оно распространено в нашем обществе.

Вместо молитв я задействовал всё, что мог, чтобы долбодятел не ушёл от ответственности. Я принуждал друзей, я давил на партнёров, я дёргал все деловые и социальные связи, какие только мог припомнить. Я просил о помощи своих женщин, чего никогда не делаю. Я заручился поддержкой отца, обычно избегающего вникать в мои авантюрные идеи.

Меня заставили продать несколько долей в хороших бизнесах. Мои собственные компании трясли проверками и разоряли, блокируя счета и срывая наши поставки. Я сам попал под четыре суда по подложным делам, в том числе по двум уголовным статьям. Кое-кто начал от меня шарахаться, потому что проблемы начались и у моих партнёров.

Спасибо моим женщинам. Позже я узнал, что некоторых уговаривали свести со мной счеты, обвинив в изнасиловании, побоях и всём таком прочем. Но никто из моих любимых меня не подставил. Иногда счастье познаёшь весьма странными путями.

Честно признаю, что моих сил не хватило.

Законопослушный ангел, трезвый как стёклышко, ехал медленно, спокойно и ни на какой тротуар не заезжал. Шесть пьяных в доску пешеходов неожиданно сами выпрыгнули на дорогу в неположенном месте. И правильно, что четверо подохло. Сами виноваты. Состава преступления нет. И вообще, что эти пострадавшие себе позволяют? Затравили мальчика, он, бедняжка, так расстроился, что улетел отдыхать на тёплые острова. Нервишки подлечить. Надо с пострадавших моральную компенсацию запросить, а то билеты на самолет такие дорогие…

Из всех махинаций дела и борьбы закона с логикой и справедливостью мог бы выйти отличный криминально-политический детектив. В конце которого меня убили бы.

Но после отклонения очередной апелляции ко мне приехал красивый южанин, который представился Иваном. Он мог бы и не врать. Я понял, кто он, поскольку дочка Морганы унаследовала изящные черты его лица и тёмные глаза, обещающие стать проклятием для другого пола. Иван коротко сообщил, что следит за ходом дела, уважает мои усилия, весьма впечатлён тем, чего я добился. Теперь же мне следует отступить. Пришла его очередь разобраться с темой.

Иван не задал мне ни одного вопроса ни о Моргане, ни о дочке, ни о деле, но я понял, что он неплохо обо всём осведомлён. Я периодически живу под колпаком, но обычно знаю это. Обнаружить, что есть колпаки, о которых ты даже и не подозреваешь – весьма специфический опыт.

Я отступился. От меня отвязались. Дела против меня исчезли (именно так, я не оговорился). Раздёрганный бизнес я немного подлатал и продал. Свозив хорошенькую дурочку в загородный дом отдыха, я компенсировал себе довольно долгий период воздержания. Потом я вляпался в спекуляции землёй и выпал из грязных закоулков юриспруденции.

Долбодятел погиб на новом мерседесе папашки. Однажды ночью что-то большое и тяжёлое размазало машину и водителя по крупному шоссе. Получился вытянутый железный блин с кусочком фарша внутри. Лично меня фотографии с места происшествия впечатлили. Я до сих пор гадаю, как это было сделано. Проутюжили, что ли? Чем?

Никто ничего не видел. Ни одной машины поблизости не оказалось. Ни одного асфальтового катка, танка или хотя бы вездехода в радиусе ста километров не было. Да что там, по оживленной трассе, обычно забитой фурами и грузовиками, в тот вечер и ночь почему-то даже газели не ездили, не говоря уже о разных мазах-камазах. Все водилы как-то разом решили переночевать за десяток километров до или после небольшого лесочка.

Никаких свидетелей. Никаких следов. Вообще ничего. Только блинчик.

Папашу от вида останков сыночка хватил инфаркт. Так что похоронили их вместе.

Ивана я больше не видел. Но за его счет на моей репутации нарисовалось нечто устрашающее. Многие не сомневаются, что это я приложил руку к загадке блинчика. Отрицать бесполезно, подтверждать глупо, так что я теперь весь из себя такой причастный к страшным тайнам мира сего. Забавно, но и представители юриспруденции меня внезапно очень зауважали. Прислали извинение за судебную ошибку. Я до этого думал, что в этой стране такого не бывает.

Моргана обошла все запреты на жизнь. Она всё ещё проводит большую часть дня полулежа. Она сидит на игле и не всегда контролирует реакции своего тела. Но она уже дома. Она сумела встать на ноги. Она разрабатывает свою искалеченную руку и ругает директора своего нового интернет-проекта. Она лопает плюшки Фрекен, пишет новую книгу и учит детей странному южному говору…

Небеса любят её. Может, и меня. Или нас вместе.

Держись, Моргана, поправляйся, моя любимая.