Матвей Осенин. Я знаю тридцать имён девочек

Дюбель

Деловая железная тетка с цепким взглядом проницательных глаз и только что не лязгающими острыми зубами. Такой мне предстала Дюбель во время первого знакомства. Я в составе стада мужчин, воображающих себя крутыми бизнесменами, пришёл торговаться относительно стоимости лакомого куска бизнеса, в продаже которого Дюбель выступала посредником и гарантом.

Я захотел её сразу. Было безумно интересно, какой эта стерва может быть в постели, и есть ли то, что заставит её стать умирающей от желания женщиной. Прозвище просто пришло мне в голову – такое короткое резкое строительное слово со спрятанной мягкой «ю» внутри. Лишь много позже я узнал, что собственно дюбель – это не гвоздь или шуруп, это деревянная или пластмассовая фиговина, в которую вбивается или вкручивается нечто железное. Такие вот ассоциации получились – почти по Фрейду.

Сделка не состоялась, но у нас завязалось довольно плотное деловое общение, поскольку у нас были некие общие интересы в одной из прибыльных бизнес-сфер.

Дюбель поначалу увиливала от всех моих мужских подъездов и подходов. Поняв, что получить желаемое с наскока не получится, я перевел роман в затяжные отношения, когда мужчине вроде бы ничего и не надо. Я сделал из неё такой вариант друга в юбке. Мы ходили на премьеры, вместе съездили за бугор на выставку (и я жил подчеркнуто не то, что в другом номере – в другой гостинице), я консультировал её по некоторым вопросам, в которых разбираюсь. Но я никак не демонстрировал своего отношения к ней, как к женщине. Купилась она в итоге слишком примитивно – я позволил ей увидеть себя в объятиях длинноногой красотки в отпадном вечернем платье. И ревность в одну неделю загнала деловую стерву в мою постель.

Изумлению моему не было границ. Я был готов к экспрессии, к силе, к властным замашкам, но Дюбель оказалась робкой и закомплексованной девочкой, толком не понимающей ни своего тела, ни своих желаний.

Старые шаблоны воспитания всё ещё калечат слишком многих женщин нашего мира. Даже находя в себе силы и способности стать директорами больших компаний в бизнесе, который традиционно не терпит даже упоминания о слабом поле, женщины подчас не в силах вырваться из навязанных стереотипов о том, что и как они должны делать в сексе. Дюбель стала для меня ярким и выразительным примером подавления собственных потребностей и желаний в угоду глупостям, которые когда-то ей наговорила мама.

Девочки должны быть скромными. Девочки не должны говорить о том, чего хотят. Девочки не должны трогать себя. Девочки должны выйти замуж и покорно замирать в супружеской постели, тихо и молча пережидая время, необходимое их мужу для выполнения супружеского долга.

Дюбель следовала этим заветам. А как же, ведь десятки и сотни поколений её бабок следовали им. И счастливыми были. И детей помногу рожали. И песни по праздникам пели. И втолковывали заветы счастья дочерям и внучкам.

В действительности, в любой среде, среди любого народа и любых культур были и есть сильные характеры и чувственные натуры, которые плевать хотели на все ханжеские установки. Но Дюбель тогда ещё не доросла до таких плевков.

Открытие её своеобразной сексуальной наивности стало для меня и приятным сюрпризом, и немного утомительным мороком. С одной стороны, готовая к экспериментам, но пугливая и застенчивая любовница позволяет мужчине изрядно позабавиться, и так, и сяк подчиняя её, заставляя её краснеть и мучиться ложным стыдом, но в то же время получая всё, что только взбредёт в голову. С другой стороны, быть всё время экспериментатором надоедает. Иногда хочется просто трахнуться и при этом не думать ни о каких сложностях. Как ни странно, именно сочетание двух этих факторов позволило мне подобрать ключик к сексуальным потребностям Дюбель.

Мы с ней вместе пытались подкупить одного важного чинушу. Она говорила, а я выступал своего рода «иконой стиля», парадно отсвечивая чуть сзади дорогим костюмом и золотыми безделушками. У меня репутация человека, верного своему слову, и моё присутствие должно было убедить чинушу в том, что все оговоренные им условия будут выполнены. Увы, сумма отката, названная чинушей, оказалась космически нереальна.

Мы с Дюбель выбрались в лабиринт коридоров и кабинетов, я толкнул пару первых попавшихся дверей, наткнулся на пустующую приёмную, затащил в неё женщину, завалил её на стол лицом вниз, задрал юбку и выразил все свои чувства в энергичном сексе без каких-либо оглядок на желания партнёрши. Я знал, что она не откажет, даже если я не буду ласков. Но оказалось, что именно этого партнёрша и хотела. Её разум тоже требовал отключки от печальной реальности.

Тихо постанывая, Дюбель очень ловко и мощно двигалась, обретя, наконец, полную свободу в своих природных проявлениях. Её заводили и возбуждали поглаживания и лёгкие шлепки попы. Она вздрагивала и сладострастно изгибалась, когда я дотягивался и тянул её за соски. На первый оргазм ей потребовалось секунд десять. Ещё через полминуты она кончила снова. Я не спеша наслаждался её животным экстазом, доведя её в итоге до той степени подчинения, когда за одно мужское движение женщина продаст не то, что душу, а и самого господа бога вместе со всеми райскими чертогами.

Мы повторили всё это через день, получив положительный вердикт вышестоящего чинуши, которого вполне удовлетворила та сумма, которую мы могли предложить.

Дюбель наконец-то совместила себя – жёсткую деловую женщину и себя – страстную сексуальную женщину. Исступление, с которым она мне тогда отдавалась, меня иногда даже пугало. Мне казалось, что такое сложно выдержать. Но она, кажется, не замечала ни чисто физиологических проблем частого и подчас жестокого секса, ни собственной усталости и морального опустошения. Примерно так же умирают долго голодавшие люди, получившие возможность вдоволь наесться.

Какое-то время я встречался только с ней, потому что видел в её откровенных приглашениях что-то вроде вызова собственным мужским силам. Сил этих, по правде сказать, на остальных баб попросту не хватало.

Но потом бурный всплеск чувств и гормонов успокоился. Дюбель окончательно устала, начала допускать ошибки в делах, в какой-то момент одна из таких ошибок обошлась ей в некислую сумму в иностранной валюте, и она постепенно стала учиться находить баланс между делами и удовольствиями.

Обретение этого баланса открыло в наших отношениях долгий период сложностей. Дюбель решила, что хочет выйти за меня замуж. Некоторые шаблоны воспитания ну никак не преодолеть.

Быстро разведясь с безвольным червяком, который числился её супругом, Дюбель начала в наших разговорах нет-нет, да подбираться к теме совместного будущего. Увы, деловая хватка подводила её в тонких женских играх. Она была слишком прямолинейна, подчас её намёки выглядели как некие распоряжения подчинённому, который никак не понимает её приказов.

С иронией понаблюдав за её ужимками, я отказал ей напрямик, честно указав в качестве главных причин невозможности брака её деловой статус, руководительские замашки и довольно значительное состояние. Мне не нужна жена. Мне не нужна жена-командирша. И уж точно мне не нужна жена, подсчитывающая и свои, и мои доходы, сравнивая, насколько больше она преуспела. И не потому, что я боюсь проиграть в соревновании. Если мне потребуется, я выиграю, но я просто не вижу ни малейшего смысла в таких соревнованиях. Когда я имею женщину, я выигрываю единственно важное природное соревнование. Соревнование самцов за самочек. И сама самочка, сделав выбор в мою пользу, уже признала меня победителем. Всё остальное – глупые химеры цивилизации.

Признавая логичность моей точки зрения, Дюбель, тем не менее, рванула по типичной женской стезе попыток привлечения внимания мужчины к себе всеми возможными способами.

Меня испытывали холодностью. Дюбель переставала мне звонить, а потом вдруг объявлялась, чирикая что-то о том, что ей было не до меня. Я вежливо сообщал, что тоже был очень занят.

Меня испытывали деловыми провокациями. Дюбель вдруг заявляла, что я забыл о некоем важном контракте, а, значит, я не могу обойтись без её внимательного наставничества в бизнесе. Я её искренне благодарил, поскольку многому научился на том примере. Подстава сработала только один раз, и больше я в такие ловушки не попадался, пусть это и злило Дюбель до крайности.

Меня испытывали ревностью. Дюбель нашла какое-то эскорт-агентство и последовательно показала мне весь ассортимент продажных красавцев оттуда. Меня это здорово веселило, потому что нет ничего забавней раздражённой женщины, пытающейся всеми способами унизить или разозлить мужчину, а у неё ничего не получается.

Наконец, меня бросили. Это был красиво и звучно. Хрусталь кокался с мелодичным звоном. Фарфор разлетался на кусочки с громким стуком осколков, рикошетящих о стены. Матерные обороты, которым позавидовал бы любой боцман, плыли по воздуху волной экспрессии и мощного сексуального запала. Я скрутил буянящей деловой женщине руки полотенцем сзади, завалил её на парадный стол в её же торжественной гостиной и поимел на прощание в весьма грубой манере. Ей это, разумеется, понравилось. И она сделала ещё несколько тщетных попыток спровоцировать меня на секс переводом керамики на черепки.

К чести Дюбель то, чего я немного опасался, так и не случилось. После разрыва личных отношений она не стала воевать со мной в сфере бизнеса, хотя могла бы, и я мысленно готовился к изменению орбит своих деловых интересов. Немного позже это всё равно произошло, и на несколько лет мы с Дюбель оказались разнесены жизнью в разные стороны.

А потом я случайно столкнулся со смутно знакомой женщиной в одном из коридоров очередного пристанища чинуш. У неё было настолько усталое выражение лица и неряшливая одежда, что я удержался от какой-нибудь язвительной подколки на тему того, что мы можем прямо сейчас кое-что повторить. Просто предложил свою помощь.

Я, вообще, стараюсь не разбрасываться такими предложениями. Знаю, что любая помощь чревата проблемами, испорченными отношениями и финансовыми потерями. Но устоять иногда бывает слишком сложно. Что поделать, люблю поиграть в доброго барина. Или даже в батюшку-царя. Если не в… сами знаете кого. Ни барин, ни царь помочь Дюбель не могли.

Она скоропалительно и глупо вышла замуж. Её новый супруг закономерно оказался таким же червяком, как и предыдущий. Осознав, что жена не будет оплачивать ему порше, клубных девок и трёхмесячный отдых на тёплых островах, он свалил прежде, чем жена успела сообщить ему о беременности. Она развелась, мужественно вылежала последние месяцы беременности, родила, но теперь жизнь казалась ей сплошным тупиком.

Она разрывалась между разваливающимся бизнесом и слабым шестимесячным ребёнком. Оставить бизнес на управляющих значило отдать его на окончательное разграбление. Оставить болезненного ребёнка на нянь значило усугубить его проблемы со здоровьем. Дюбель металась в офис, мучительно высчитывая минуты и боясь звонков из дома. Дюбель не спала ночами, пытаясь укачивать люльку и читать контракты одновременно.

Я не знал, что ей посоветовать. Моё предложение – выбрать что-то одно – было воспринято в штыки. Но потом с подсказки одного умного человека она это всё-таки сделала.

Дюбель продала весь свой бизнес сразу. Главному и злостному конкуренту, с которым много лет воевала, которому строила мерзкие подлянки, от которого то и дело получала разные гадости, и которого побаивалась даже чисто физически. Конкурент выложил за её компании сумму в полтора раза больше рыночной цены. Жажда насладиться победой над жалкой проигравшей женщиной оказалась сильнее здравого смысла. Потворство собственным слабостям стоило этому вообще-то очень неглупому мужчине пары лет отчаянной и зверской работы по сохранению объединённых производств и торговых сетей. И, полагаю, он недооценил интереса определённых структур к бизнесу такого уровня, на который вышел. В итоге пришлось поделиться.

Дюбель же почти на три года отошла от всех дел, искренне и с каким-то фанатизмом погрязнув в мелочных детских проблемах, которые изумляли меня степенью значимости, которую она в них видела. И благодаря её младенцу я впервые испытал две интересных мужских эмоции, которых никак не ждал, но которые оказались важным житейским опытом.

Первая эмоция – трогательная нежность, которую испытываешь, глядя на улыбку крохотного несмышлёныша. Беспомощность человеческих детёнышей явно задумана природой для пробуждения в нас этакого сознания своей силы. Так и тянет одной лапой обнять самочку, другой прижать к себе детёныша и гордо выпрямившись, оглядеть торжественным взглядом окрестные пальмы. Дескать, видали, какой я самец?

Вторая эмоция – невыносимость привязки ко всем этим будничным и пустяковым делам. Невозможно изо дня в день говорить об одном и том же. Сколь бы важным ни был ребёнок для женщины, она не должна превращаться в говорильную машину с тремя-четырьмя пластинками о молоке, какашках, игрушках и несравненности именно её ребёнка. Я был знаком со многими женщинами, кто успешно избегал этой ограниченности взглядов и интересов в период младенчества их детей, но Дюбель это не удалось.

Мы возобновили сексуальные отношения на новом, более спокойном уровне. Она больше не пыталась давить на меня. Я лишился возможности дразнить её бизнес-темами. Мы встречались, проводили время вместе, и вроде неплохо проводили, но прежнее неистовство из наших отношений ушло. Мы сознавали это, но ей не хотелось искать нового любовника, мне не хотелось очередного боя посуды, и мы затягивали давно назревший разрыв.

А потом Дюбель вернулась в мир бизнеса. Как автор четырёх книг, как владелица консалтингового агентства, как успешная предпринимательница в совершенно новой для себя сфере деятельности. И заехав однажды за ней в её новый офис, я вдруг обнаружил в кабинете ту самую деловую тётку с железной хваткой и острым взглядом проницательных глаз.

Говорят, нельзя войти в одну реку дважды. Но в одну женщину можно.
Распластавшись на собственном столе, она кончила секунд за пятнадцать. А потом ещё разок через три-четыре минуты. Я получил свою часть эйфории от чувства победы и торжества самца.

Иногда я заезжаю к ней и сейчас. Стройная и сильная Дюбель распоряжается, чтобы её не беспокоили, поворачивается ко мне спиной, выгибается, задирает юбку – и мое либидо плавно отключает мозги от всего остального.